В августе 1557 года Василий Петлин занимает у Некраса Бронникова 110 рублей. Сумма по тем временам огромная. В обеспечение возврата долга Василий закладывает Некрасу две свои деревни в Переяславском уезде Козино и Михалево. Деревни закладываются на условиях антихреза: кредитор получает их во владение и пользование. Владение и пользование заложенным имуществом засчитывается в счет процентов (роста) с долга, в противном случае должнику пришлось бы платить рост в размере 20% годовых, как принято в людях. На случай просрочки договором предусмотрено, что в таком случае Некрас продолжит пользоваться заложенным имуществом на прежних условиях.
В следующем году должник получает право на серьезную льготу. Царский Указ 1558 г. предусматривал, что должники, заложившие свои вотчины на условии за рост пахать, могли расплатиться с кредиторами в льготный пятилетний срок. Для этого нужно было отдать кредитору пятую часть долга и после этого владение заложенной вотчиной возвращалось должнику. До возврата долга должник отчуждать свою вотчину не имел права. Если должник в эти пять лет так и не расплатился, заложенная вотчина возвращалась во владение кредитору, чтобы тот по-прежнему пользовался ею в счет процентов по долгу. Льгота заключалась в том, что возврат заложенной вотчины должнику де-факто означал беспроцентность займа, поскольку плата за кредит заключалась в пользовании кредитора заложенной вещью.
Между тем Василий Петлин этой льготой не воспользовался. По всей видимости, у него не было средств на единовременную выплату 20% долга. Через пару лет Некрас постригается в Московский Чудов монастырь и передает монастырю в качестве вклада закладные свои деревни как я, Некрас, в миру будучи, теми деревнями сам владел. В данной грамоте (которой оформлялся вклад) Некрас отмечает, что деревни ему заложил Василий Петлин в ста десяти рублях, и Василий может свои деревни у монастыря выкупить за те самые сто десять рублей.
Наконец, в 1561 году начинается судебный спор. Истец Московский Чудов монастырь, от его имени выступает представитель монастырский слуга Семен (Сенька) Зиновьев. Ответчик должник, Василий Петлин. Он ведет свое дело сам.
Семен Зиновьев формулирует иск: Некрас Бронников постригся в монастырь и дал в качестве вклада запись от 1557 г. на закладную вотчину Васили Петлина деревни Козино и Михалево в ста десяти рублях. Иными словами, Некрас передал монастырю право владеть вотчинами и право требовать от Петлина уплаты долга, обеспеченное закладом вотчин. Однако Василий Петлин каким-то образом удержал за собой фактическое владение деревнями и при этом не выплачивает монастырю долг. Судил боярин Михаил Иванович Вороной-Волынский.
Начинается разбирательство. Судья спрашивает Василия Петлина:
– Отвечай. Занимал ли ты у Некраса сто десять рублей и закладывал ли ему деревни? Владеешь ли этими деревнями сейчас?
Петлин после некоторых колебаний заявляет:
– Деревни эти моя вотчина, и владею ими я.
Боярин выясняет у Семена Зиновьева основания требования монастыря:
– Сказываешь, что те деревни Некрас дал в монастырь во вклад. А какие у вас на те деревни есть крепости?
Крепость это оформленный надлежащим образом договор, выступающий основанием права на особо ценные активы (прежде всего землю и холопов). К оформлению и содержанию крепости предъявлялись серьезные требования. Крепость могла выражать разные формы приобретения прав на имущество дарение, куплю, залог. И тут у стороны истца возникает заминка. Семен Зиновьев может предъявить лишь запись (это скорее расписка, не имеющая силы крепости). Осмотрев запись, боярин спрашивает ответчика:
– Эту запись Некрасу на свою вотчину давал ли?
Василий Петлин, похоже, почуял свой шанс и отвечал так:
– Запись эту я Некрасу давал. Да только в этой записи заложенные дворы и крестьяне поименно не записаны. Они были записаны в кабале. Велите, господине, истцу перед собою кабалу положить.
Закладная кабала это уже разновидность крепости. Именно закладная кабала (как крепость) и могла являться основанием прав монастыря. Ее и требует предъявить ответчик.
Судья спросил Семена Зиновьева:
– Кабала с тобою есть ли? Положи ее перед нами.
Тут выясняется, что у стороны истца серьезные проблемы. Семен говорит:
– Кабалы, господине, у нас нет. Кабала у Некраса Бронникова была, да бежала от него жонка, и ту кабалу выкрала.
Жонка это не жена, это скорее всего беглая холопка кредитора.
Тут Василий Петлин решил, что он схватил Жар-птицу за хвост. Он быстро сориентировался и решил воспользоваться удачей:
– Я, господине, у Некраса вотчину и кабалу выкупил и деньги ему заплатил сполна.
Иными словами, должник пошел ва-банк и заявил, что долг уплачен: раз у кредитора на руках нет закладной крепости, то и долга нет.
Семен Зиновьев пытался возражать:
– Василий вотчину и кабалу у Некраса не выкупал и денег не платил.
Однако в отсутствие крепости это звучит не убедительно. Слово против слова, нужны доказательства. Как мы знаем, нахождение долгового документа у должника удостоверяет, пока не доказано иное, прекращение обязательства. Поэтому судья задает ответчику разумный вопрос:
– Говоришь, что ты вотчину свою и кабалу у Некраса выкупил, а когда же? Есть ли свидетели? И если ты выкупил у Некраса вотчину и кабалу, то почему эту запись у него не забрал?
Оказывается, что и у ответчика кроме слов почти ничего нет:
– Деньги, господине, я Некрасу платил у него на подворье один на один, на вешний Юрьев день тому год будет. А запись Некрас мне тогда не отдал, сказал, что она у него утерялась. А ныне, господине, тот Некрас живет в монастыре, и что ему велят, то и говорит.
Впрочем, Василий утверждает, что взял у Некраса расписку (выкупную кабалу). Однако у него на руках ее тоже нет:
– А выкупной кабалы со мною здесь нет. Она у Федора Иванова сына Баскакова в коробе.
Семен отчаянно сопротивляется:
– Говорит Василий, что он вотчину у Некраса выкупил, а сам в монастырь приходил бить челом, чтоб его архимандрит с братией пожаловали, дали срок для уплаты долга.
Василий уже легко кроет слова стороны истца своими:
– Я, господине, архимандриту с братией о том челом не бил и в деньгах сроку не просил. Это архимандрит ко мне присылал, хотел у меня ту вотчину выкупить к монастырю, да грозил мне той записью, что ныне перед тобою Семен положил.
Судья пытается найти выход из тупика и спрашивает Семена:
– Говоришь, что у Некраса жонка сбежала и кабалу на деревни выкрала. А кому то ведомо и заявлял ли (являл) Некрас об этом, и где то записано?
Семен начинает сдавать позиции и хватается за соломинку:
– Я, господине, того не ведаю, кому Некрас заявлял. Я самого старца перед тобою поставлю, и он сам про ту свою жонку и про явки скажет.
Ходатайство об отложении рассмотрения и привлечении Некраса удовлетворено, судья велит старца Некраса Бронникова перед собою поставить. Однако дальше дело принимает неожиданный поворот. 22 марта Семен Зиновьев сообщает судье: Просил я, господине, у тебя срока старца Некраса Бронникова перед тобою поставить, чтобы ему стать перед тобою и про кабалу Василия Борисова рассказать. Но старец Некрас посылал в женский монастырь Рождества пречистой к бывшей своей семье к старице (видимо, к жене), и она, господине, ту кабалу нашла у себя в рухляди (!) и в монастырь к старцу к Некрасу прислала. Похоже, по женской привычке она документ убрала на место, но забыла, куда именно. Все решили, что кабала украдена, но она, к счастью, нашлась в рухляди, т.е. в вещах жены Некраса. Эту кабалу Семен и предъявил судье.
Тексты как записи, так и крепости сохранились в материалах дела, что дает нам возможность их сравнить и разглядеть, чем крепость как формализованный документ, дававший право на землю, отличался от неформальной записи. Нетрудно заметить, что эти тексты частично совпадают, но в то же время между ними есть и различия. Оба текста составлены от имени заемщика и начинаются одинаково: Я, Василий Борисов сын Петлин, занял у Некраса Семенова сына Федорова у Бронникова сто десять рублей московских денег от Спасова дня Преображения господа нашего Исуса Христа до Спасова ж дня Преображения на год, а в тех деньгах Некрасу заложил свою вотчину. Совпадает и отрывок про условия залога: А за рост Некрасу в тех деревнях и его людям жить и пашню пахать, и луга и пожни косить, и лес сечь, и крестьян ведать, и оброк с них имать. А поляжет серебро по сроке, и Некрасу в тех деревнях и его людям жить так же, пашню пахать и луга и пожни косить, и лес сечь, и крестьян ведать.
И запись, и крепость подписаны тремя послухами – свидетелями сделки, то одни и те же лица, при этом в крепости в качестве послухов указаны пять человек, но проставлены лишь три подписи. И крепость, и запись подписаны только должником. При этом в крепости подпись должника квалифицированная: По сей кабале я, Василий, деньги занял и деревни свои заложил и руку приложил. С учетом самой формы документов, начинающихся словами Я, должник, занял и заложил, они (во всяком случае, крепость) напоминают договор за печатью английского права собственник своим актом передает свою вотчину кредитору во владение и пользование.
И крепость, и запись составлена соседом должника Семеном Баскаковым. Наверное, он был знаком с юридическим дизайном.
Отличие крепости в том, что в ней, во-первых, указывается основание приобретения должником права на закладываемую вотчину (вотчина приданая, что взял за своей женой Домною у своей тещи&hellip,). Во-вторых, закладываемые деревни худо-бедно описываются: деревня Козино, а в ней пять дворов с крестьянами, а шестой двор порожний, да три овины крестьянских, деревня Михалево на реке Грязевице, а в ней двор, изба да клеть да два пристена, да овин, в записи же деревни лишь называются. В-третьих, в крепости содержится обязательство об очистке: те деревни Козино да Михалево, опричь Некраса Бронникова, в купчую не проданы и в кабалы не заложены, ни в закуп ни в запись не даны никому. А если на те деревни выляжет у кого купчая или кабала з закладом в хлебных и в денежных займах, или запись, или докладная, и мне, Василию, от всех тех крепостей те деревни очищать и к Некрасу в том убытка и денежного и хлебного платежу не привести никоторого. Иными словами, Василий дает заверения в том, что заложенные деревни не обременены правами третьих лиц и в случае обнаружения таких обременений обязуется деревни очистить от них.
Наконец, в записи содержится и случайное условие, которое, по всей видимости, не могло быть отражено в столь формализованном документа, как крепость о том, что в заложенной деревне Михалеве остается жить человек должника до тех пор, пока не будет снят урожай, на случай, если человек не съедет, должник платит неустойку 110 рублей.
Судья посылает за ответчиком. Его доставляет недельщик Булгак Александров (недельщик кто-то вроде пристава-исполнителя, дежурный при суде дворянин). Василий Петлин свою кабалу признает: Деньги я, господине, у Некраса занимал и отчину свою закладывал, и подпись на кабале моя.
28 марта Семен Зиновьев обращается к суду:
– Я, господине, перед тобою кабалу положил, и Василий пред тобою по той кабале повинился и от подпись свою не оспаривал, а ныне, господине, тот Василий денег монастырских по кабале не платит. И ты б, господине, велел Василия перед собою поставить, и он бы по кабале заплатил или в монастырь вотчиной своей поступился.
Уже 29 марта недельщик Булгак Руготин доставил в суд Семена Зиновьева и Василия Петлина. Судья обращается к ответчику:
– Сказал ты передо мною на первой ставке, что у Некраса Бронникова сто десять рублей занял да те деньги Некрасу заплатил и кабалу выкупил, да вызвался выкупную кабалу предъявить. А как монастырский слуга Семен Некрасову кабалу сыскал, так ты сказал, что по ней должен. И где же та выкупная кабала, про которую ты мне на первой ставке сказал?
Василий Петлин признает поражение:
– В том, господине, виноват перед тобою, что сказал, Некрасу деньги платил и вотчину выкупил, и про выкупную кабалу говорил. Я у Некраса вотчину свою не выкупал и денег ему не платил, и кабалы у меня выкупной нет. А говорил, что есть у меня выкупная кабала лишь потому, что монастырский слуга Семен сказал, что у Некраса кабала утерялась. Вот я и чаял, что и впредь той кабалы не будет.
Суд выносит решение: По цареву и великого князя Ивана Васильевича всея Русии слову боярин Михаил Иванович Волынский архимандрита с братией в лице монастырского слуги Семена Зиновьева оправил, а ответчика Василия Петлина обвинил. И велел недельщику Булгаку Александрову иск Чудова монастыря по Некраса Бронникова кабале доправить да отдать в Чудов монастырь. И выпись (исполнительный лист) недельщику Булгаку на Василия Петлина дана 30 марта.
Уже 2 мая недельщик Булгак Александров докладывает судье:
– Велел ты, господине, мне править на Василии Петлине иск Чудова монастыря. И я на Василии те деньги пять недель правил, и деньги с него взыскать невозможно. И вот, господине, Василий перед тобою.
Судья спрашивает Василия Петлина:
– Есть ли у тебя поручители, можешь ли вотчину у Чудова монастыря выкупить своими или чужими деньгами? Отсрочка тебе нужна ли? Я тебе велю срок дать.
Василий Петлин ответил так:
– Вотчину свою выкупить не могу, и отсрочка мне не нужна.
И боярин Михаил Иванович присудил Васильеву закладную вотчину деревню Козино да деревню Михалево монастырю.
Далее в документах отмечается, что к сей правой грамоте боярин Михаил Иванович Волынский печать свою приложил лета 7069-го (1561) июля в 10 день, а на суде у боярина Михаила Ивановича Волынского были дети боярские Василий Иванов сын Вышеславцов, Иван да Афанасий Сабуровы дети Мерлина (sic!). Подписал грамоту царев и великого князя дьяк Иван Тимофеев сын Клобукова.
Остается отметить, что судивший дело боярин Михаил Иванович Вороной-Волынский скоро, в 1571 году, погибнет в бою под стенами Москвы во время злополучного нападения крымского хана Девлет-Гирея на Русское государство, когда ханское войско сожгло Москву дотла. Таково было быть судьей: сегодня ты рассматриваешь дело о займе и залоге, а завтра скачешь в поле с луком и саблей.
