На фоне запредельной турбулентности уходящего года 2021 год кажется сейчас образцом безмятежности и уверенности всех и каждого в своих планах на много лет вперед. Все изменилось и изменилось надолго, к этому надо привыкнуть. Свое отношение к войне на Украине я уже высказывал неоднократно в течение года (см. здесь и здесь), и это отношение только окрепло к концу этого года. Эта война против России идет на всех фронтах (военном, экономическом, идеологическом, информационно-пропагандистском и других), выплескиваясь периодически и на страницы этого портала. Война коснулась и международного правосудия в той или иной степени в конфликт оказались вовлечены Международный суд ООН (МС ООН), ЕСПЧ, Трибунал ООН по морскому праву, Международный уголовный суд (МУС) в лице Прокурора Суда. И сделано это было по инициативе Украины, для которой судебные войны это, во-первых, часть выбранной стратегии противостояния России, и, во-вторых, респектабельный и эффективный инструмент пропагандистского плана. В мировой политике уже достаточно давно осознали важность и возможность многоуровневого (то есть сразу в нескольких международных судах) судебного рассмотрения одного и того же конфликта, но на основе разных применимых международных договоров В этом отношении могу посоветовать читателям только что вышедшую в журнале Международное правосудие статью моей коллеги Ольги Кадышевой. В ней исследуется неизвестный у нас опыт Катара, который не только активно задействовал доступные ему международные суды и квазисудебные органы для оспаривания введенных против него весьма жестких санкций, но и сделал это стратегически и тактически осмысленно и на высоком уровне, что привело к невиданному ранее результату, а именно к отмене этих санкций. При том, что из-за общей медлительности международного правосудия до решения, по существу, дошел лишь один спор (Катар против Саудовской Аравии в ОРС ВТО), сам факт инициирования судебных процессов и проведение публичных слушаний использовались как средство для укрепления переговорных позиций Катара и явно поспособствовали заключению спустя несколько лет мирового соглашения.
К сожалению, если говорить о судебном фронте, то подход Украины смотрится стратегически более выверенным задействовано с изрядной долей креативности все, что можно, и по всем направлениям. Что же касается позиции России, то на нее влияет до сих пор не определившееся отношение к международному правосудию в целом. Создаетcя впечатление, что Россия никак не может решить для себя, можно ли положиться на международные суды для отстаивания своих интересов либо от них нужно держаться в стороне, как в свое время весьма последовательно и успешно делал СССР. Если выбирается второе, то нужно определиться, какие именно судебные или квазисудебные механизмы нам нужны (или мы готовы их терпеть), и начать устранять любые возможности оказаться ответчиком в тех судах, которых решено сторониться. Для начала надо пересмотреть позицию отказа делать оговорки и снятия уже сделанных оговорок по поводу обязательной юрисдикции МС ООН при подписании международных соглашений (см. по этому поводу мой пост). Именно принятый в 1989 г. Указ Президиума ВС СССР от 10 февраля 1989 г. N 10125-XI О снятии сделанных ранее оговорок СССР о непризнании обязательной юрисдикции Международного Суда ООН по спорам о толковании и применении ряда международных договоров привел в итоге Россию в зал МС ООН по иску Украины на основании Конвенции 1948 г. о предупреждении геноцида. По этому пути идут сейчас Китай, США и ряд других стран, избегая либо выходя из тех соглашений, которые предусматривают обязательную юрисдикцию нежелательных для них международных судов (для них это в первую очередь, МС ООН и МУС). России ничто не мешает выйти из этих соглашений, а потом заново к ним присоединиться, но с оговоркой о непризнании юрисдикции тех или иных международных судов. Такое решение проблемы строго говоря не запрещено правом международных договоров, хотя и вызывает критику в доктрине.
Если будет выбран первый вариант, то надо отойти от позиции пассивного ожидания исков и учиться грамотно и скоординировано работать с международными судами в своих интересах, учитывая реальность в виде использования этих судов другими странами не только в правовых, но и политических целях. Но на этом пути есть несколько препятствий. Во-первых, это свойственная России ведомственная разобщенность, при которой сейчас за МС ООН и Трибунал по морскому праву отвечает МИД, за споры в ВТО Минэкономразвития, ЕСПЧ и инвестиционные арбитражи ведет Генеральная Прокуратура, а договорные органы по правам человека остались за Минюстом. Во-вторых, на восприятии международных судов сказывается очевидный и вполне объяснимый катастрофический кризис доверия со стороны России ко всем универсальным международным институтам на фоне их позиции по Украине и очевидного нежелания (невозможности?) этих институтов сохранять даже видимость объективности на фоне агрессивно навязываемой дихотомии враг человечества – друг человечества, исключающей любые полутона и какую-либо критику в адрес руководства Украины, которое сейчас позиционируется как моральный лидер свободного мира. Из большого списка вопросов, которые вызвали этот самый кризис, можно упомянуть отказ ООН установить авторство ежедневных обстрелов жилых кварталов Донецка или отказ МАГАТЭ установить, кто именно обстреливал Запорожскую АЭС, не говоря уже о трагической истории в Буче, правду о которой мы если и узнаем, то далеко не скоро.
- Международный Суд ООН
МС ООН в этом году получил свою долю внимания российской публики благодаря проведенным 7 и 8 марта слушаниям по ходатайству Украины об обеспечительных мерах в рамках иска против России и принятому 16 марта 2022 г. решению, в котором большинством голосов (13 против 2) Суд призвал Россию немедленно прекратить военные действия, а обе стороны спора не предпринимать никаких мер по углублению и разрастанию конфликта. С моей оценкой принятого МС ООН решения можно ознакомиться здесь Выход России из Совета Европы, обеспечительные меры МС ООН и проблема импортозамещения в защите интересов России в международных судах (zakon.ru)
Но, на мой взгляд, с доктринальной и практической точки зрения гораздо больший интерес представляет решение Judgment of 9 February 2022 (icj-cij.org) МС ООН по возмещению ущерба по иску Демократической Республики Конго против Уганды, которым Суд закончил процесс, начатый еще в 1999 г. (к слову о скорости международного правосудия). В этом решении речь шла о возмещении ущерба, понесенного истцом в результате неправомерного применения силы в виде военного вторжения в 1998-2003 г., массовых нарушений прав человека и разграбления природных ресурсов. Еще в 2005 г. МС ООН в другом своем решении пришел к выводу, что Уганда несет ответственность за эти нарушения норм международного права.
Конго просила присудить ей компенсацию в размере чуть больше 11 млрд долларов (US$ 11,347,958,354), которая помимо всего включала в себя компенсацию за вред, причиненный частным лицам и собственности, компенсацию макроэкономического ущерба (!) в размере чуть меньше 6 млрд, 1 млрд компенсации за ущерб природным ресурсам и компенсацию морального вреда в размере 125 млн. Кроме того, Конго требовала сатисфакцию в виде возложения на ответчика обязанности привлечь к уголовной ответственности всех лиц, виновных в допущенных нарушения Угандой норм МП.
К удивлению многих и к явному огорчению заявителя, МС ООН присудил всего лишь 325 млн долларов (225 млн ущерб частным лицам, 40 млн ущерб собственности и 60 млн ущерба природным ресурсам), что составило менее 3 процентов от запрашиваемой суммы. Суд отказал полностью в компенсации макроэкономического ущерба и нематериального ущерба. При этом, с одной стороны, МС ООН подтверждил свою приверженность принципу полного возмещения вреда, провозглашенному еще в 1927 г. в решении Постоянной палаты международного правосудия по делу о фабрике в Хожуве (Factory at Chorzó,w, Jurisdiction, 1927, P.C.I.J). С другой стороны, без каких-либо пояснений Суд принял решение о том, что походящий вариант для данного дела состоит в установлении общей суммы компенсации (a single global sum) в размере 325 млн. Кроме того, Суд не счел необходимым обязывать Уганду привлечь виновных лиц к ответственности за совершение военных преступлений, указав, что Уганда и так обязана это сделать исходя из взятых на себя обязательств по международным соглашениям (п. 390 решения).
Это решение МС ООН представляет особый интерес для понимания мотивов и методологии, используемых международными судами для оценки понесенного в ходе военного конфликта ущерба и установления размера компенсации. МС ООН несколько раз сослался на вынесенное окончательное решение Eritrea-Ethiopia Claims Commission – Final Award – Ethiopias Damages Claims (un.org) арбитражной Комиссии по рассмотрению взаимных требований Эфиопии и Эритреи (Eritrea-Ethiopia Claims Commission) о возмещении ущерба, понесенного в результате военного конфликта между ними. Принимая во внимание, что МС ООН крайне редко ссылается на кого-то еще, кроме себя, можно предположить, что это решение (полностью неизвестное в отечественной доктрине) произвело на него впечатление. Несмотря на то, что Эритрея просила присудить ей $6 млрд ущерба, а Эфиопия $14.3 млрд (!), что в несколько раз превышало ВВП оппонента, Комиссия присудила $174 млн Эфиопии, и $161 млн Эритрее, отметив, что расчет сумм компенсации не является чисто математическим упражнением, и нужно при этом учитывать множество других факторов.
На мой взгляд, эти рассуждения МС ООН и Комиссии представляют особый интерес в том случае, когда зайдет речь о компенсациях по завершению конфликта на Украине (в том, что такое мирное соглашение будет согласовано, можно не сомневаться, и, надеюсь, что оно будет на условиях России). Размер компенсаций может быть установлен либо договорным путем в виде неких сумм, которые потом будут государством распределены между своими пострадавшими частными лицами), либо он будет установлен путем привлечения судебных или арбитражных институтов. В любом случае эти решения Суда и Комиссии представляют собой отражение существующего на сегодня международно-правового подхода к этим очень сложным и чувствительным вопросам.
- ЕСПЧ
В уходящем году Россия рассталась с ЕСПЧ, прекратив свое участие в Совете Европы, но это не означает, что ЕСПЧ расстался с Россией (об этом процессе и о позиции РФ и Совета Европы см. здесь Долгие проводы: последствия выхода России из Совета Европы (за скобками из ВТО и G20) (zakon.ru) и здесь После 16 сентября 2022 года: ЕСПЧ о России, но уже без России (zakon.ru).
На сегодня Россия исходит из того, что действие Европейской Конвенции прекратилось в отношении неё 16 марта 2022 года. Этой же логике следует Федеральный закон от 11 июня 2022 года № 183-ФЗ О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации и признании утратившими силу отдельных положений законодательных актов Российской Федерации. Согласно этому закону, все решения ЕСПЧ, вступившие в силу в отношении России после 15 марта 2022 года, исполняться не будут. При этом никакого официального документа по вопросу денонсации Конвенции со стороны России пока не появилось, и Федеральный закон от 30.03.1998 N 54-ФЗ О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней пока никто не отменял. Соответствующий законопроект правительства, устанавливающий 16 марта 2022 года как дату прекращения действия Конвенции, только проходит этапы согласования.
Отдельной проблемой является вопрос о продолжении применения российскими судами правовых позиций ЕСПЧ, что еще в прошлом году было обязательным, а сейчас может быть поставлено под вопрос по причине своего происхождения. Здесь можно поддержать точку зрения профессора Б. Зимненко, который высказался на продолжение следования этим позициям, которые уже прочно вошли в практику судов и принесли позитивный результат (его статья опубликована в №10 Евразийского Юридического журнала за 2022 г). Если говорить о новых подходах ЕСПЧ, то и здесь двери для России отнюдь не закрыты. Те же КС РФ и ВС РФ имею полное право для обоснования своих выводов привести и сослаться на новую практику ЕСПЧ наравне с практикой других международных и национальных судов. И даже если этого не произойдет, то Россия все равно может оказаться косвенным адресатом новых подходов ЕСПЧ через практику договорных органов по правам человека, которые в значительной степени стараются синхронизировать свои позиции с подходами региональных судов по правам человека.
Судя по всему, пока жесткая позиция России в отношении исполенни решений ЕСПЧ отнюдь не смущает сам суд, который как ни в чем не бывало продолжает рассматривать российские дела (которых, при сохранении сегодняшних темпов рассмотрения, ему хватит до конца 2020-х годов). Это порядка 18 тыс. жалоб частных лиц в отношении России, которые ожидают своего рассмотрения, а также 8 межгосударственных жалоб, из которых 5 инициировано Украиной. К этому надо добавить неизвестное количество жалоб, которые Суд будет получать еще год-два после 16 сентября 2022 г. Хотя уже раздались голоса, призывающие направить ограниченные ресурсы Суда на дела из других стран СЕ, где Суд может по-настоящему повлиять на ситуацию (напомним, что в результате ухода России ЕСПЧ потерял страну с самым большим взносом в бюджет Совета Европы 34 млн евро).
Причем среди решений, вынесенных ЕСПЧ в отношении России уже после 16 сентября 2022 г., есть те, которые представляют интерес для других стран Совета Европы и для всего международного правосудия в целом. К таким решением можно смело отнести опубликованное 11 октября 2022 г. постановление ЕСПЧ по делу Павлов и другие против России. В этом решении ЕСПЧ пришел к выводу, что Россия нарушила ст. 8 Европейской конвенции (право на уважение частной и семейной жизни), допустив в Липецке (городе, где проживал Павлов и другие 27 заявителей), превышение уровня предельно допустимой концентрации вредных веществ в воздухе и питьевой воде из-за деятельности крупных промышленных предприятий. Несмотря на то, что никто из заявителей не представил никаких доказательств нанесения вреда их здоровью и, соответственно, материального ущерба, а также на то, что заявители проживали на разной дистанции от источника загрязнения (некоторые в более 30 км от ближайшего предприятия и в районах города с разным уровнем загрязнения), ЕСПЧ пришел к выводу об ответственности государства в лице региональных властей за непринятие каких-либо мер по улучшению общей экологической ситуации в городе. Каждому из заявителей ЕСПЧ присудил 2500 евро (при том, что размер их требований был в диапазоне от 41,000 до 75,000 евро), плюс 10 евро в виде возмещения расходов. В своем особом мнении судья от России М. Лобов (дело начало рассматриваться еще до 16 сентября 2022 г., этим и можно объяснить его присутствие в составе Суда), справедливо отметил, что ЕСПЧ расширил сферу позитивных обязательств государств по ст. 8 до нереалистичных пределов, при которых любой житель европейского государства, если в городе его проживания просто превышены стандарты загрязнения, может автоматически считаться жертвой нарушения государством Европейской конвенции и претендовать на получение компенсации. Остается посмотреть реакцию на это решение ЕСПЧ других государств-членов Совета Европы. Пока же Суд продолжает свою тактику тестировать свои новые подходы на тех государствах, у которых в СЕ неважная репутация в сфере прав человека, как Россия или Турция, избегая столкновения с более авторитетными странами.
- Международный уголовный суд
16 декабря 2022 г. МУС отметился заявлением Прокурора МУС Карима Хана о прекращении следственных действий в отношении событий в Грузии в 2008 г. Прокурор МУС бодро сообщил всему миру, что его ведомство провело расследование, которое закончилось выдачей ордера на арест 3 чиновников правительства Южной Осетии. И на этом Прокурор МУС считает дело законченным, отказываясь продолжать расследование в других направлениях и в отношении других подозреваемых.
Несколько слов по этому поводу. Никого не должны вводить в заблуждение высокие слова из заявления о том, что следствие проводилось независимо, беспристрастно и объективно (in independent, impartial and objective manner). Следуя своей традиции, МУС воздержался от расследования и предъявления каких-либо обвинений в адрес грузинской стороны, как государства, пригласившего МУС. Были проигнорированы сотни листов документов, представленных МИДом России в ходе визитов в Москву делегации Офиса Прокурора сразу после обращения Грузии в МУС, еще на той стадии, когда Россия была готова сотрудничать с Судом, сохраняя веру в его беспристрастность.
Во-вторых, заявление Прокурора показало, что от этого дела все устали и его надо заканчивать. Слова о том, что Офис прокурора продолжит предпринимать все усилия по поиску и задержанию лиц, в отношении которых выдан ордер на арест, повиснут в воздухе, если только эти люди случайно или по глупости не приедут в ту страну, которая окажется готовой сотрудничать с МУС. Более того, рискну предположить, что и новым грузинским властям также не выгодно полноценное судебное разбирательство в Гааге всех обстоятельств 2008 г.
В-третьих, Прокурор показательно демонстрирует всем свою эффективность и гибкость, что МУСу особенно нужно с учетом метаний стран-членов ЕС (основные спонсоры МУС) между вовлечением МУС в ситуацию на Украине и созданием для этого особого международного трибунала, причем перспективы для МУС вовсе не очевидны (анализ этой ситуации см. здесь). Можно лишь еще раз напомнить, что, как показывает практика, международное уголовное правосудие оказывается эффективным только тогда, когда конфликт уже закончен тем или иным путем. В ситуации острого конфликта международное уголовное правосудие оказывается либо в лучшем случае бессильным, а в худшем (если оно настроено любой ценой воплотить в жизнь максиму pereat mundus et fiat justicia (пусть рухнет мир, но свершится правосудие)), вполне может оказаться катализатором новой волны насилия либо стать препятствием на пути политического урегулирования конфликта и достижения мира.
- Суд ЕАЭС
В отношении деятельности Суда ЕАЭС в 2022 г. можно отметить, во-первых, укрепление восприятия Суда как стабильного суда. В этом году обошлось без спорных решений, таких как, например, решения по делу ДХЛ в 2021 г. или Транс Логистик Консалт в 2020 г., а также без скандальных особых мнений. В 2022 г Суд вынес 4 консультативных заключения и рассмотрел полностью три заявления хозяйствующих субъектов, что принципе соответствует цифрам прошлых лет.
Во-вторых, прошедшая в ноябре ежегодная конференция Суда ЕАЭС, пожалуй, впервые была отмечена присутствием всех (или почти всех) руководителей высших судов стран-членов ЕАЭС, что говорит о признании ими роли и авторитета Суда ЕАЭС, а также о том, что сам Суд ЕАЭС видит себя первым среди равных, исключая какую-либо иерархию и рассчитывая взамен на полноценный судебный диалог. С учетом выбранной Судом ЕАЭС стратегии пошагового наращивания своего авторитета в глазах государств, национальных судебных сообществ и в академических кругах, можно лишь еще раз признать несвоевременность неоднократно высказанной в этом году (в том числе и вашим покорным слугой) идеи наделения Суда ЕАЭС полномочиями в сфере прав человека (при всей ее привлекательности). Такие идеи лишь отпугнут государства – члены ЕАЭС и станут препятствием для реализации более прагматичных изменений Статута Суда ЕАЭС, в том числе и возможного возврата его преюдициальной юрисдикции.
На этом обзор можно завершить и поздравить всех, кто интересуется тематикой международного права и международного правосудия, а также тех, кто читает этот пост, с наступающим Новым годом!
Успехов и счастья, и наших с вами малых и больших побед в наступающем 2023 г.!
